Казанский летописец:
"Над вымыслом слезами обольюсь"
Имя автора "Казанского летописца" науке неизвестно. О нем сохранились весьма скудные сведения - только те, что он сам сообщил в кратком вступлении к своему "Сказанию о Казанском царстве". Для удобства мы его так и будем называть - Казанским летописцем, по названию сочинения.
Надо полагать, что человек, написавший практически первый в российской беллетристике исторический рассказ, был в свое время чрезвычайно популярен. Правда, научная достоверность приводимых им исторических фактов не выдерживает никакой критики - это не более чем его вымыслы и тенденциозные фантазии. Как бы сейчас сказали - "заказуха", но заказ выполнен добросовестно и даже, можно сказать, талантливо.
Известный историк Михаил Худяков, проводивший научную экспертизу сего сочинения и выявивший многочисленные случаи диффамации и откровенной лжи, обратил внимание, например, на такой эпизод. Описывая продолжительную болезнь казанского хана Мухаммед-Эмина, Казанский летописец применяет к нему убийственный апокриф об Ироде. Сравнив погром 1505 года с избиением младенцев в Вифлееме, автор заключает: "И за сие преступление царя Казанского порази его Бог язвою неисцелимою..." Не стоит искать "в этом повествовании исторической правды, - делает вывод историк. - И, несмотря на это, сообщение "Казанского летописца" до конца XIX столетия пользовалось вниманием русских историков".
Добавим: "несмотря на это", иногда к нему обращаются и современные историки. Власть мифов и легенд настолько порою сильна, что не одна сотня лет требуется для того, чтобы освободиться от их гнетущего плена.
"Казанский летописец" - произведение знаковое, оно послужило одним из инструментов, с помощью которого самодержавная власть пыталась заложить основы великодержавной русской ментальности. Надо признать, что попытка была небезуспешной. Кто же выступил конкретным заказчиком?
Ответ очевиден, но сначала все же два слова об авторе "Казанской истории". Известно о нем, как уже говорилось, немного, только с его слов. Как он сам о себе пишет, "случи ми ся плененну быти" и прожить в Казани 20 лет. Русский пленник принял ислам и только после падения Казани в 1552 году вернулся в православие, поступив на службу к Ивану Грозному. Есть версия, что он осуществлял тайное задание Москвы. Казанский летописец, видимо, был близок к ханскому двору, иначе откуда ему известны политическая подоплека тогдашних исторических событий и придворные сплетни? Одна из них касается любовной связи царицы-регентши Сююмбике с предводителем ханской гвардии Кучаком, ей посвящена даже целая глава "О любви блудной со царицею улана Кощака". "Есть основания не доверять этому сообщению, - пишет Худяков, - и в нем легко можно видеть не исторический факт, а обычный вымысел автора, обладавшего неистощимой фантазией".
Казанский летописец обладал не только неистощимой фантазией, но и определенно литературным даром. Сочинение имеет продуманную композицию, в нем есть захватывающий сюжет и любовная интрига. Написано оно, по тогдашним меркам, довольно просто на старорусском языке с обилием церковной терминологии и фольклорных образов, доступных и понятных тогда практически всем. Адресовано оно было широкому кругу читателей: от простых воинов до знатных вельмож. Отсюда такая необычайная популярность на протяжении нескольких столетий.
Главная идея "Казанского летописца" - богоизбранность Ивана Грозного и оправдание взятия им Казани, изображение этого события в виде божьего промысла. Поэтому отыскать заказчика не составляет труда. Правда, заказ, возможно, был сделан не напрямую, а через православную церковь, в которой в середине XVI веке ведущую роль играл митрополит Макарий. Именно он в торжественной речи при возвращении Ивана Грозного из казанского похода сравнивал его не только с Дмитрием Донским и Александром Невским, но и с великим князем Владимиром, "просветившим русскую землю святым крещением". Не случайно хвалебной оды удостаивается не один "благоверны царь самодержецъ", а и "светеиши же митрополитъ Макареи".
Можно было объяснить появление тенденциозной "Казанской истории" по-житейски просто, не вплетая сюда большую политику. Дескать, намаялся человек в плену, натерпелся, вот в отместку и выдал, ну переврал при этом малость - так то от избытка чувств. Есть и такая версия. Однако она лопается при первом же внимательном рассмотрении. Такие книги пишутся обычно сразу, по горячим следам, пока еще не остыли обиды и оскорбления... А "Казанский летописец" появился более чем через 10 лет после освобождения автора из плена!
Именно в это время, в 1564-65 годах, обострились отношения Ивана Грозного с феодальной знатью. Казанский летописец намеренно искажает факты, умаляя вклад в казанский поход попавших в опалу воевод. И, вообще, Иван Грозный в его повествовании предстает как воплощение самой справедливости, а воеводы и бояре часто выглядят как жадные и трусливые, способные на любую низость, включая предательство. Вот откуда растут ноги у сказки "о добром царе и злых его слугах", в которую верило не одно поколение российских людей, и многие, похоже, продолжают верить и поныне.
Другая фундаментальная идея "Казанского летописца" - создание "образа врага". В качестве такого объекта выбрана Казань, которая иначе как "змеиное гнездо" и не называется. Для того чтобы основательно вбить этот образ в сознание читателя, приводится подробный мифологизированный рассказ о трехсотлетних русско-татарских отношениях, начиная с Золотой Орды и кончая падением Казани в 1552 году. Нужно было показать этот факт не как агрессивное нападение, а как законное возмездие и исполнение божьего промысла. По утверждению Казанского летописца, до Батыя "Рускiя земли" простирались до "Булгарских рубежов и до Камы реки", а "черимисы и другие варвары, не знающие Бога, платили дань Русскому царству". Иван Грозный якобы восстановил историческую справедливость - только и всего. Тем паче, как выясняется, об этом еще нагадали "Волхвы же, яко древле Елинистiи пророчествоваше о Христове пришествiе..."
Казань изначально предстает в неприглядном виде, поскольку возникла в "нечистом месте". Там, где "издавна... вгнездевся змiи великъ, страшенъ, о двою главу, едину имея змiеву, а другую главу волову..." Царь же "Саинъ Болгарскiи... возгради на месте томъ Казань градъ", который "стоить доныне, всеми Рускими людми видимъ и знаемъ есть, а не знающимъ слышимъ есть..." Такими "ужастиками" густо усыпано все повествование "Казанского летописца", автор не скупится на черные краски, описывая Казань, где "вогнездися змiи лютъ... и распалашеся, яко огнь, въ ярости на христьяны, и разгарашеся яко огнь, пламенными усты устрашая, и похищая, и поглащая, яко овца, смиренныя люди Рускiя..."
Что мог подумать о Казани простой обыватель, никогда там не бывавший, после прочтения сих мрачных фантазий? Ну и поделом ей! А царь Иван - герой и народный заступник.
Будучи недавно по служебным делам в первопрестольной, посмотрел одну любопытную передачу по Московскому TV, которое решило показать в телеэфире жизнь различных национальных общин столицы. Дело хорошее, и московские телезрители идею вроде бы приняли. Но знаете, какие вопросы они задавали? Приведу лишь один, наиболее характерный. Одна солидная дама вполне серьезно вопрошала: "А правда ли, что татарам разрешено убивать своих жен?"
Спасибо Казанскому летописцу, это его привет из глубины веков!
Душа, устав от тягостных будней, ищет сказки, готовая верить любым небылицам. Пушкин по этому поводу обронил замечательную фразу: "Над вымыслом слезами обольюсь!" Но не забудем, что слезы могут быть и горькими.